Будь что будет! Говард решил рискнуть.

— Эрскин посадил нас под замок, — объяснил он.

Рыжик покатился со смеху. Потом сел поудобнее, прислонившись к решетке, и сказал:

— Ай да Эрскин! — Помолчал и спросил: — А Эрскин вообще кто? Шик его боится, сама говорила, а Шик такая крутая тетка, что ее поди напугай.

— Ты его видел, — ответил Говард. — Это наш Громила. Сам здоровенный, голова маленькая.

За решеткой посветлело, потемнело и опять посветлело: это Рыжик плюхнулся на живот и приблизил лицо к ржавым прутьям.

— Спасибо, что предупредил! — с сарказмом прошипел он. — А я думал, он ваш дружок. С какой радости он вас запер?

— Оказывается, он братец Шик, — растолковал Говард. — Братец и сестрица друг друга на дух не переносят. — Он почувствовал: еще немного, и отношения с Рыжиком наладятся, хоть чуточку, но наладятся. — Понимаешь, их семеро в семейке, и они захватили власть над городом.

— И каждый хуже и злокозненнее другого! — выкрикнул снизу папа, успевший взобраться до середины холмика. Он чуть не пустил прахом все старания Говарда, пылко обратившись к Рыжику: — Слушай внимательно, мой мальчик. Если этих семерых безумцев не остановить, они скоро захватят весь мир. Надо помешать им! Я взываю к тебе как к гражданину мира…

— Папа, помолчи, а? — взмолился Говард.

Но тот будто не слышал — он разглагольствовал и разглагольствовал. Рыжик прижался носом к решетке и внимал папе с ехидной ухмылкой, сверкая подбитым глазом. Красноречие дядьки в красно-черном пальто поначалу его забавляло, но потом он зевнул, и Говард в панике понял: еще секунда, и Рыжик заскучает и уйдет. И тогда пиши пропало — им отсюда никогда не выбраться.

— Папа, цыц! — рявкнул Говард.

Папа осекся: он понял, что сын не шутит.

— Твой папаша любит языком почесать! Сам себя заслушался! — съязвил Рыжик. — Я тут думал о том, что ты мне тогда сказал насчет Шик. Ну, про гипноз и колдовство. Не нравится мне это. Я делаю, что она прикажет, потому что уважаю ее. То есть уважал, пока ты мне не намекнул про гипноз. Так это правда, что она и тебя хотела заколдовать, да не выгорело дельце?

Он произнес это вкрадчиво и даже заискивающе, будто хотел услышать от Говарда что-то вроде: «Мало ли что я сболтнул сгоряча». Да, Рыжику явно не давала покоя мысль про Шик и гипноз.

— Извини, но это правда, — ответил Говард, чувствуя себя таким же виноватым, как недавно перед папой. — Шик пыталась меня заколдовать. Это было что-то вроде армрестлинга.

С трудом подыскивая слова, он поведал Рыжику, как Шик посылала ему в голову свои мысли, как гнула, ломала — и не осилила, как он был на волосок от того, чтобы сдаться. Рыжик явно знал, о чем речь, и подсказывал, поэтому они вскоре хорошо поняли друг друга. Не успел Говард досказать до конца, как Рыжик мрачно закивал, скривился, словно его мутило, и выругался:

— У-у, жирная коровища!

Непонятно было, кто ему противнее — Шик или собственная податливость.

— Да, ты кругом прав. Это самое она со мной и провернула, гадина. Только на меня она другие мысли насылала. Больше про то, какая она, Шик, крутая, умная, сильная и как ее надо уважать, в ножки кланяться и ботинки ей лизать. У-у, жирдяйка поганая! Ненавижу, когда меня за веревочки дергают! Так, ладно. Вы хотите, чтобы я вас отсюда вытащил?

— Ой, пожалуйста! — возликовали все трое, хотя Говарда немножко мучила совесть, ведь они тоже дергали Рыжика за веревочки.

— Погодите чуток, я поищу, чем подковырнуть решетку, — пообещал Рыжик и осторожно отполз прочь.

Потянулись минуты томительного ожидания. Пленники нервничали. Вдруг Рыжик передумает и не вернется? Вдруг его перехватит Эрскин? И хотя раньше все трое были уверены, что Эрскин не скоро к ним наведается, теперь они боялись, что он ворвется в темницу с минуты на минуту. Папа с трудом влез на верхушку холмика, и они втроем топтались под решетчатым окошком, умирая от волнения.

— Говард, как ты думаешь, он вернется или нет? — шепотом повторял папа.

Рыжик вернулся и принес длинный железный прут и массивную пустую банку из-под краски — насадить на прут для точки опоры. Судя по пыхтению и металлическому скрежету, Рыжик лег на живот и всем весом навалился на прут. Банка медленно покорежилась. На пленников посыпались чешуйки ржавчины, металла и земляные комья. Решетка зашаталась, когда Рыжик начал ее раскачивать. Земляные стены вокруг решетки заколебались и вздыбились. Рыжик выругался и поднажал сильнее, и решетка вывернулась из земляных стен, а с ней и солидный кус земли, который зашиб бы папу по голове, не оттащи его Говард в последний миг.

Говард отряхнулся, вытер глаза и пропихнул Катастрофу в неровную дыру, образовавшуюся на месте решетки. Потом выкарабкался сам. Папу они тащили на свободу вдвоем с Рыжиком, встав на четвереньки и ухватив его за руки.

— Пригнись! — пропыхтел Рыжик, пока они рывками извлекали папу наружу.

Говард поспешно повиновался. Теперь он понял, почему Рыжик все время стелился по земле. С этой стороны курган, в котором они сидели, был низким. Но если выпрямиться, стоя на коленях, отсюда можно было увидеть мусоросжигатель, металлические постройки и ряды мусороуборочных машин. А вокруг машин бродили подручные Эрскина — желтые комбинезоны. Так что лучше было не распрямляться.

В конце концов папа выбрался на свет. С него сыпался щебень, а от пальто на спине почти ничего не осталось: ткань ободралась о края дыры.

— Вылез? Побежали! — скомандовал Рыжик.

Они пригнулись и помчались прочь от мусоросжигателя и фургонов, через травянистое поле, по кучам битого кирпича к ближайшему зеленому сараю или бараку. Левый сапог Говарда все еще хлюпал, так что бежали они под аккомпанемент «хлюп-шлеп, хлюп-шлеп», а когда Говард съезжал по очередному склону или перемахивал через груду кирпичей, сапог жалобно всхлипывал и скрипел.

За спиной у Говарда пыхтел папа — шумно, как изнемогающий кит. Они успели отбежать катастрофически недалеко, когда издалека послышались крики и рокот грузовых моторов.

Беглецы обернулись. Так и есть! Подручные Эрскина пустились в погоню: два мусоровоза и огромная желтая ассенизационная цистерна выворачивали с площадки перед заводом. Желтые комбинезоны с воплями вспрыгивали на подножки машин. Беглецы пригнули головы и помчались дальше. Папа сипел и задыхался.

Когда они добежали до ближайшего сарая, мусоровозы и цистерна покрыли треть расстояния, отделявшего их от беглецов. Папа выбился из сил. Спрятаться внутри сарая было негде, запереться — невозможно: хулиганье уже давно повыбивало окна и повышибало двери, так что беглецы, даже не заглядывая внутрь, поняли, что это дело безнадежное. Их хватило лишь на то, чтобы обогнуть сарай. Тут папа встал как вкопанный, ухватился за стенку защитного цвета и принялся хватать ртом воздух, словно рыба на суше. Лицо у него побелело, по нему градом катился пот. Катастрофа, наоборот, побагровела и держалась за грудь.

Говард переглянулся с Рыжиком.

— Что будем делать? — спросил тот. — Твой папаня вконец выдохся.

Говард осмотрелся. Ближе к дороге сараи стояли теснее, а дальше от дороги были разбросаны по полю. Говард ткнул рукой в ту сторону.

— Я побегу туда и отвлеку их, — коротко сказал он. — А ты бери папу и Катастрофу и прячьтесь втроем в самом ближнем к дороге. Пересидите там, пока они за мной не погонятся. Я потом оторвусь от них и найду вас. Где вас искать?

Рыжик кивнул — он уже убедился, что бегает Говард быстро.

— Могу забрать твоих к себе домой. Фаянсовый тупик, дом двадцать шесть, это новостройки. Пойдет?

— Да, — кивнул Говард.

Грохот грузовиков неумолимо приближался, и Говард пустился бежать.

В отличие от папы с Катастрофой он даже не устал и не запыхался. Мешал ему только сапог, назойливо хлюпавший на каждом шагу. Хлюп-шлеп, хлюп-шлеп, все чаще и чаще, потому что Говард ускорил бег — надо было попасться на глаза преследователям раньше, чем они обогнут сарай и засекут Рыжика и остальных. И они его увидели и отчаянно забибикали. Краем глаза Говард заметил три желтые громады, которые разворачивались ему вдогонку, и юркнул за ближайший сарай.